Обитаемый Остров

Все люди братья, правда, Клавдия? Все мы подсели на инцест.
Надень-ка свадебное платье. Давно не трахал я невесту.
Кончай придуриваться, Клашка. Что? Нарядила в платье пугало?
Ты обо мне другое думала? Ну, ты-то тоже не монашка!
Эх, говорили мне ребята, большому хую баба радуется.
С тобой в конюшне конюх балуется. А тоже ведь сойдёт за брата!
Ты знаешь, блядство не привычка. Оно похоже на призвание!
Я не виню тебя, сестричка, за расширение сознания.
Со мной был случай: ротный поднял нас по тревоге, в оцепление.
Маньяк серийный, кличка Стопор, сбежал из места заключения.
Хотел пожить ещё, братишка. Поизгаляться над блядями.
Как рассказали вертухаи, - шлюх нарубил он штабелями.
Конвой на зоне облажался. Развёл их Стопор как детей.
Всем, говорят, как богу клялся, что кончит разом всех блядей.
И что ты думаешь? С восходом, - стоим в тумане редкой цепью.
В росе приклад, камыш у брода, и терпкий травный дух над степью.
И вот ведь блядство! Вижу, - вот он! На берег, мокрый, из воды.
Ну, думаю, "спасибо" ротный! Такой не ведал я беды!
Мужчинка жалкий, просто горе. Убить, - хватило бы руки.
А он увидел меня в поле, - и на колени: "Помоги!
Братуха, пожалей родимый! Мы братья! Ты же человек!"
А нам приказ: "На поражение!" И блядью буду я навек,
По жизни, при любом раскладе. И чтоб мне кто не говорил,
А я сидел тогда в засаде, и мужика того убил.
Убил его из любопытства. И посмотрел в его глаза.
И не поверишь, прослезился, от ощущения родства.
Мне отпуск дали целый месяц. За это грех не пристрелить.
Мы, Клашка, бляди. Мы без сердца. Каким же местом нам любить?
Все люди братья, это точно! Все бляди люди, это факт!
На первый взгляд догнал досрочно, копнёшь поглубже, - грешный акт!
Ты, Клашка, ведьма. Тебе можно о боге всуе говорить.
А я стараюсь осторожно таких как ты блядей кадрить.
Чтоб не увязнуть, как в болоте. Чтоб не смертельным был засос.
На бабе, как на амбразуре. Пускай простит меня Матросов.
Приворожила меня Клашка, а я в любви и не нуждаюсь.
Нагое тело, спирта фляжка, и никогда я не раскаюсь.
Наступит ночь, - завою волком. Проснётся пастырь, и опять,
Окрест, полями, по околкам, овец заблудших в мире тонком,
Пойдёт топориком спасать.

Сентябрь 2003
Папшев

Сегодня вроде воскресенье? Кажись сегодня бог воскрес?
Наш ротный тоже день рождения два раза праздновал, вот крест!
Поставит в ряд все табуретки, нальёт стаканы до краёв
И, опустившись на коленки, помянет молча пацанов.
Кликуху ему дали метко: "Вэ-вэ" - воистину воскрес.
Игра в гусарскую рулетку его билетик до небес.
На грех ходил в авторитете больной рассудком лейтенант.
В библиотечном винегрете приметил, сука, фолиант.
Набьются вечером в каптёрку, засунуть жопу места нету.
Изба-читальня! Лейтенантик читает с чувством Кастанеду.
У них от полуночных читок глаз третий начал открываться.
И в ту злопамятную среду решили в магов поиграться.
Хотели отлепить монаду и перекинуть через карму.
Наутро дух, открывший дверь, непроизвольно вспомнил маму.
"Палёной водкой траванулись" - объявлено официально.
А ротный клялся и божился, что пострадали аномально!
Его единственного, чудом, из комы вывели лепилы.
Три дня в глубокой несознанке стоял он на краю могилы.
Рассказывал: манили светом, в лицо светили фонарём.
И будто он теперь с ответом, и знает точно, - не умрём!
Толпой погрузимся на баржу и погребём вверх по реке!
И на косе, на диком пляже, построим замок на песке!
И загорать там будем вечно, как черти, славя Кастанеду.
Питаю слабую надежду, что головой так не уеду.
Перешагнув через монаду, но больно стукнувшись о карму,
Наш ротный навсегда усвоил, что маги не имеют сраму.
Ты знаешь, Клашка, между нами, им лейтенант подсыпал дурь.
Для неокрепшего сознания практиковаться хуже пуль.
Соблазн перепахать нирвану мотыгой буйных возлеяний.
И где наука в этом мире? Запутан след благих деяний.
Наш ротный был тогда моложе, но осерчал на Кастанеду.
Всё говорил: "Увижу рожу, сам лично по уху заеду!"
Ну ладно, Клашка, это байки. Туши, подруга, божий свет.
Сейчас, от лысого бабайки, тебе я передам привет.

Октябрь - ноябрь 2003
Папшев

Демон рядом, за спиной, демон гонится за мной!
Зацепиться только взглядом, и заказан путь домой!
Мягки крылы, бархат речи, миновать попробуй встречи!
Встать и выйти? И бегом? Убегу я недалече.
Чую, он того и ждёт! Тень метнётся мне вдогонку!
Я пока не идиот, изучаю обстановку.
Аналитика репьём облепила мироздание.
Самый сложный ход конём - концентрация внимания.
Постоянно быть на стрёме! Перманентно ждать беду!
На заклание, бараном, я по улице иду.
Вдруг нагнусь "шнурок поправить", наблюдаю между ног!
Веришь, нет, а ощущаю, я в толпе не одинок!
Или р-р-раз, сверну за угол, и обратно, не спеша.
Типа: "Хвост торчит наружу, обломитесь, кореша!"
Капля тупо камень точит. Я упорный, я привык.
Он меня не заморочит! Вижу я его парик!
Ложь невнятных обещаний, параноидальный бред.
Калом надпись на заборе: "Выход есть! И выход Dead!"
Не смешите резидента! Где вам выход, там мне вход!
Собираю картотеку, не жалея свой живот.
Полиглот сломает брови, прочитав сие досье.
Сохраните для потомков труд мой, дамы и месье.
"No Body? Go Home!" Шаг вперёд по счёту Five.
Кровью мажу на заборе: "Выход есть! И выход Live!"
Разберёмся, кто здесь крайний! Проштудируем азы!
Лечим слог кровопусканием! Пододвиньте нам тазы!
Жизнь налаживает связи. Только стал я замечать,
Пять минут не вижу князя, начинаю вдруг скучать.
Думу думать: "Я последний? А за мной кто занимал?
Сколько в сумме? Какой средний? Где оценка за вокал?"
Мысли вслух окопы роют. Сеют минные поля.
Круговую оборону держит в голове змея!
Осознание сознания! Укушу змею за хвост!
Прошу вашего внимания! Впереди понтонный мост!
Заколотим "Мике баки"! "Вознесёмся без потерь!"
Брешут псы. Во мраке враки. Обойди посты проверь!
Виртуальное хозяйство. Смутой веет, глаз да глаз!
В темноте не перепутай, здесь биде, там унитаз.
Клашка, ты перекрестилась? Штык неймёт, а пуля дура.
На манжете уместилась панихиды партитура.
Гроб господен. В ритме Reggey пляшет очередь живая.
Сохраняйте агентуру, грех на волю отпуская.
Взреет знаменем знаменье! Вздох взовьётся над толпой!
Нет команды: "К отступлению!" Демон, я пирог не твой!
Есть команда: "Стройся в пары! Подравнять последний ряд!"
Все места для поцелуев взял в аренду детский сад.
В ад ведут благие ноги, блажь несут благие вести.
Мы не боги недотроги! С нами демон! "Ходим вместе".
Перевёртышей в сознании, что личинок в сорной куче.
Зёрна отличать от плевел не умеем, но научим!
Дышим мы ещё в затылок, стройно строим новый строй,
Из пустых затей-бутылок. "Пиджачок сидит влитой!"
"Сбычу мечт запоем лечим!" "Снимем сглаз, наденем рясу!"
"Обретаем по рецепту!" "Обнажаем по приказу!"
Дух бесплотен, муж бесплоден, я уже демоновед!
Папа с мамой на работе, дверь ломать резона нет.
Подбираю ключ подбором, прячусь в спальне под кроватью.
Разгадаю твои страхи! Подсмотрю твои проклятья!
На семь бед одна могила! На семь факов один хрен!
Подпилю твои стропила! Уведу отару в плен!
Пусть под солнцем песен мало, подкроватный мирок пресен,
Демон, где твоё начало? Чем ты мне так интересен?
Ложе брака на закате, лежебока на заре,
Клаша, с демоном мы в хате, всё теперь в одной поре.
Все мы в очереди, Клашка, всё имеет свой черёд.
Хочешь так носи рубашку, хочешь задом на перёд.
Мир велик пока мы живы. Тесен гроб когда умрём.
Клонит в сон с утра в сортире, с моря благовеста ждём.
Остудим горячку порки. Подогреем цитадель!
Версий больше нет на полке. Голова моя - бардель.
Дядя Sigmund просто душка! Дети, машем дяде ручкой!
Это дядя догадался маму вашу назвать сучкой!
Топчем мы одну равнину, я и демон многоликий.
Ставь на стол, снимай рванину, приобщаемся к улике!
Лица в очереди лживы. Ширма спрятала покой.
На меня смотрите шире, я не демон, я другой.

Ноябрь 2003
Папшев

Байду тереть rezona.net, крючок у бога на елде.
Через паучий интернет быть человеческой беде!
Цивилизации венец, миллениума вещий глас,
Продольно-поперечный срез, поверхностно-глубинный пласт.
"Войди в меня через модем! Вложи в Христа свои персты!
Так сладок похотливый член! Так липок лик моей пизды!
Ты мачо в сельве порно-чата! Ты случка смычки, слив бачка!
Смотри, как подросли волчата! Пора про белого бычка!"
Конец цитаты! Р-разойдись! На оправление бегом!
Отставить слово заебись! Подставить слово elda.com!
Засранцы! Мы давно в игре! Просрали спор на раздевание.
Тепло в дерьме тебе и мне. В дупло прямое попадание.
Ты знаешь, Клаша, я постиг! Пускай не сразу, но дошло!
Через паучью no.ru нас изучают НЛО!
Подкинут в сеть манок, наживку, на виртуальном блюде блядь.
И наблюдают через дырку: чем будем зло употреблять?
Ведут дневник натуралиста, пометки ставят на полях.
У них то точно в сельве чисто! А мы по жизни срём в кустах.
Эксперимент бесчеловечный на тему вечного сюжета.
А ведь давно Елена Ханга нам рассказала всё "про это".
Эх, Клаша, каб они в реале свой тухлый опыт замутили,
Тогда бы мы конечно знали, кого пора мочить в сортире.
Летают тут над головами, очком маячат в темноте,
Шмальнуть по блюдцу со всей дури? А вдруг пришельцы, да не те?
А вдруг и вовсе не пришельцы? Как это я переживу?
Страдаю молча геморроем, с клеймом на жопе э-э pohe.ru.

Ноябрь 2003
Папшев

Позёмка люрексом искрится, с карниза льётся серебром,
Который раз мне, Клашка, снится, - я обречён в плену твоём.
Жду, заведёт Морфей шарманку, раскочегарит самовар,
И я бегом к нам на полянку, где летом сани закопал.
Ну, типа, - это чисто муля. Я по сюжету там крутой.
Перед братвой понты рифмую: "Зароешь летом, - съешь зимой!"
Сейчас я в общем не об этом, харэ над снами хохотать!
Переплелись там два сюжета, и даже три, чего скрывать.
В одном я вроде как с братвой приехал в лес на пикничок.
В другом всю ночь провёл с тобой, был пьяный, ничего не смог.
А в третьем вроде не бухой, скорей обдолбан слеганца.
Из патефона шум прибоя, и мать зовёт домой отца.
Я почему-то убеждён, - ты с ним на дальнем сеновале.
Пру на рожон. Взъярён! Взбешён! И точно, - порево в разгаре!
Задрав подол, сладка от стонов. Батяня словно хряк хрипит.
Твои слова: "Вот это боров! А у сыночка не стоит!"
И тут-же нож, мангал, поляна. Братва зовёт "на посошок".
Свиная туша... иль барана? И мысль: "Хороший шашлычок!"
Вдруг, гам застолья, крики: "Горько!" Тебя мне нужно целовать.
А я не понимаю, - сколько прошло через твою кровать?
Чьей волей трапеза готова? Распорядился кто столом?
А стол уже не стол, - могила! Под караоке спет псалом.
По жилам предвкушение оргии. По чреслам похотливый зуд.
В руках столовые приборы. Вот-вот вторая смена блюд.
Вскрывают гроб. Гул нетерпения. Ты шепчешь мне: Bon Appetite!
И тут я смутно догоняю, куда могли нас завезти те сани...
Ну на той поляне...

Зевота давит. Dream Land рядом. Пора опять слегка вздремнуть.
Пропитан сон отравой-ядом. Всё время снится твоя грудь,
Твои объятия, жар дыхания, так манит вглубь изгиб бедра.
Пасусь в раю отравоядным. С тобой уснуть судьба моя...
На той поляне...

Ноябрь - декабрь 2003
Папшев

Ровня-я-я-я-я-с-с-с-с-смирно! Free-вольно! Нагая, под шинелью, выглядишь достойно!
При парадных формах Bel Ami, Mon Generale! Вот ешё красиво: "Клаша (тире) Pastorale".
"Солнце незакатное", тёплый ветер с юга, сладкая подруга в "стосковавшихся руках".
Ах, поётся "с Wе-е-е-еst-а"?! "Школьница-невеста"?! Сегодня минус тридцать, удобства в попы-Hah!
Вон, Pastorale намёрзла на стекле мимозой, или Bell-ой Roz-ой? "Чито есст пассторал?"
Сам не понимаю, краем слышал где-то, запомнилось, красиво, может: "Просто рай"?
А ты знаешь, Клавдия, говорят бывают "школьницы-невесты" ждущие Love (Лаве).
Тычут в калькуляторы, типа дни считают, складывают, делят: "Тридцать, Threе в уме".
Остудил декабрь восходы до обеда. Слепое солнце бледное с обеда на закат.
Кваситься в капусте не моя победа. Не для всех Victory-ю куёт на небе блат.
Для меня клубничку вышил на слюнявчике кропотливым крестиком Baby Sitter бес.
На бегах на пегую, на ноги поставил, Wolf-а кормят No-ги. Wolf-ы смотрят в лес.
Кобылка шибко резвая, с волчьими глазами, по Highway-ю с выкладкой боюсь не догоню.
Клашка, ты проверила? No Problem c тормозами? Все шипы наточены? Выживем на льду?
Да я так типа шпрехаю. На брудершафте с English-ем. Парлеву France-каю. She ем не лаптём.
Понт корявый? Думаешь? Смешнее кукарекаю? Ладно, покумекаю, да у меня Артём,
Дружок мой, тёртый Macho Man. "Пока живу - стебаюсь". Разговорным жанром баб снимает влёт.
Эквелибр под куполом. С Verbal-ом кувыркаюсь. Типа, Sublimation. С тобой оно пройдёт.
Глянь, а гриф-то с трещиной. Слышишь, звук надломленный? "Кожаные куртки... брошенные в угол"...
Ко... ко... кожаные... кожаные... кож... Fuck... совсем расстроилась.
Да не, я не верчу, да не, Oops... порвалась! Pardon! Madame иди ко мне.
И-и-и-и-и-и-и-и-д-у-у-у-у-у-у на-а-а-а-а-а ты-ы-ы-ы-ы-ы-ы. (Иду на Yore).

Декабрь 2003
Папшев

Ну что, подруга, с Новым годом? Легко листочки облетели с календаря?
Гляди-ка, Клашка, а височки уже немного поседели! А зря, а зря!
Да не твои, мои височки. Да, в зеркало. Ну да, смотрю.
Ну надо-же! Когда успели? Ну ладно, ладно, всё... гоню!
Гоню, гоню, и догоню! Поймаю! Будешь вся в засосах под ёлкой.
Бреюсь. Не курю. Вчера ещё все папиросы пустил в расход.
И сигарет нет. Ещё имеются вопросы? Матросов? Тоже, Клаша, нет.
Плыть в Новый год среди матросов, - морской болезнью заболеешь.
Ага, болтанкой укачает. Упреешь, Клаша, разомлеешь.
Без дров сарай давно скучает. Замёрзнуть можно, простудиться.
Забочусь о тебе, родная! У Фимки угольком разжиться?
Да Фимка сам, поди, сараем топит. Фимкой пропит и уголёк уже, и пламя.
Верняк, в исподнем неглиже встречает Новый год, как в бане.
Запой зовёт! Пустил в расход тулуп, Ефимка, и унты.
Мадам, корявые понты оставьте! Что за: "Группа в ухо"?
Такое вредно вам для слуха! Абсолютно музыкального.
Морально аномального. Анально мануального.
Давай, короче, наряжайся! Снегурой-дурой. Я гурой-дедом заделаюсь.
Накроюсь флагом. Прогуляемся до Яхи. "Наведаюсь" - пообещал вчера.
Ему пообещал, пойдём вдвоём? У Яхи точно есть дрова, и самогон. От его ряхи не убудет.
Страхи? Какие страхи? Пристанет? Опять пристанет? Бухой стращает топором?
Ну, до бухого не дотянет. Пока, - год старый за углом, его спровадить не успели.
Какие, Клашка, топоры? А через час опять в постели. И я, и ты, и мы с дровами!
Пошли. Мы сами с топорами, - с усами. Яха поди ждёт. Колдует над стаканами.
Смотри, я прямо дед, ага, усы в натуре, - как мои!
И вам, мадам, поверх дублёнки, халат идёт. Пошли в народ!
Прощай, две тысячи, какой там третий? Год козы?
Ну, - это точно, твой год был, Клашка! А четвёртый? Год обезьяны?
Это мой! Нет, - это Яхин! Яха, - гиббон по жизни, точно, - это Яхин!
Сейчас поздравим с мудростью восточной, заочно. Без поездки на Тибет!
Я видишь, - гуру-дед! Сто лет в обед, - старик Хоттабыч...
Хоттабыч не китаец? Точно знаешь? А кто? Душман? Бен-Ладен? Ну дела.
Чего от тебя, Клашка, не узнаешь! Ты-б, Клашка, сына, что-ли, родила?
Или девчёнку? Прям в год обезьяны! И научила-б её щи варить.
Не стоит так шутить? Пустое говорить? Изъяны? Как знаешь, не могу тебя судить.
Мы не обучены терзать те фортепьяны, что в клубе, грезить музами...
Дерзить дано нам, вовсе не дерзать. По клавишам нам только хуем стукать.
Бить в бубен, в варварский там-там стучать. Гнать духов погремушкой и агукать.
Воруем то, что хорошо стоит. Камлаем, над добычей, как шаманы.
Прислушайся, что бубен говорит? Мы, Клаша, - хамы. Обосрали храмы, тела наши
Поссорили с душой. Обидели святое, опошлили, да стоит ли об этом нам с тобой?
Под новый год? Всегда мы, Клаша, жили агукая, никто нас не поймёт, ни сын, ни дочь.
Смотри, какая ночь! Сияющее небо без изъяна. Казалось бы, какая мелочь!
Аборты походя, - делов! Дела житейские. Дела минувших лет.
А мне вот хочется, чтоб ты была здорова! Смогла родить. Смогла купить билет,
Путёвку в жизнь созданию земному. Сиянию небесному готов платить за пошлость нашу.
Ведь под новый год сбываются тупые все желания! И глупые признания находят адресата!
Жаль, что под носом вата. Не быть мне стариком-душманом. Не трахать тибидохи бородой.
И всё-же, загадай желание! Дядя Санта клаустрофобией больной, но добрый.
Нас простит, бля буду! Не простит, - запру в сарае. Оттает.
Под замком ночь посидит, - наутро выскочит сговорчивее чёрта. На Новый год сбываются мечты!
Как Фимка я? Похож на идиота? А знаешь, на кого похожа ты? В кокошнике?
Сейчас скажу. На дуру! Ну снег-то, Клашка! Больно, говорю! Ай, бороду растрепишь!
Ну, поймаю! Стой, Клашка, всё равно ведь догоню! За всех матросов, дедов морозов, - наваляю!
Стой, Клашка, стой! Ну подожди, коза! Попалась?! Забодаю! Сияния кусочек отломлю.
Бери, дарю. Вот этот, ближе к краю. Ломаю! Падает! Лови! И я ловлю!

Декабрь 2003
Папшев

Любовь обильную - соболем облай, оближи блаж, отблеском обласкай,
Облаком обленись, гоблином облокотись, степью остепенись, окунем окунись,
Остуди стыд, оком окинь, обрети бред, вымя вынь,
В рожу врежь, в харю хай, север свеж, маю - май!
Кла-ашка, ёпт, а стихи-то писать - как два пальца об асфальт обоссать, прикинь?!
Слова в кучу навалить - как посрать вербально, выражаясь фигурально.
Пятью пять - двадцать пять, доско-анально, мастур-банально, бля-нах-ально...
И чем смысла меньше - тем, типа, мысли глубже... ага! И матюков побольше нужно!
Уже с матюками - вербальный онанизм называется "нонконформизм", знаешь, да?
Кла-ашка всё, будешь моей музой! Хватит прохлаждаться беспонтовой лузой.
Ну ладно, ладно, не беспонтовой. "Беспонтовой" беру обратно. Понтовой, понтовой,
Так тебе приятно? Не, я серьёзно, Клавдия, - Пушкин отдыхает! Правда Александр
Ещё не подозревает, что взрастила смену ему мать-земля... что? Какую смену?
Ну ка-акже! Смена - я! Сама ты, Клаша, головка от хуя. Ну чё ты, правда?
Клашка, ведь я шутя. В смысле - про Сергеевича... и про себя.
Про тебя-то я серьёзно! Бу-удешь музой? Бу-удешь? (Грозно.)

Декабрь 2003
Папшев

(Ян Палыч идёт, возвращается домой.)
- Ой, Ян Палыч! Ты похож на Виктора Цоя!
- Спасибо, Оленька, детка, спасибо! Я домой, и ты беги домой, Оля, гроза вскоре.
- Да не-е, Ян Палыч, я зде-есь, в по-оле. Хорошо мне на просто-оре, Ян Палыч!
(Ян Палыч задумчиво, по-доброму, бубнит себе под нос.)
- Хорошо так хорошо, хорошо, что хорошо, не вопрос... конечно хорошо молодой берёзке в поле,
Я разве спорю, Оленька, я не спорю, я согласен, жизнь прекрасна... я согласен, мир прекрасен...
- Здравствуй, Ян Палыч, как оно, здоровье?
- Ох-х, Милая Мила, здравствуй дорогая! Ну-у, как оно, здоровье, видишь - отдыхаю...
Медленно-медленно подыхаю. Медленно, но верно, Милая Мила, спасибо, что спросила.
Давеча, по хмари, ещё со мною было... моё здоровье. А как распогодилось - молоко сбежало...
За околицу. Старый стал, не догоню... своё здоровье. Вслед смотрю колобку - ку-ку...
- К своим ходил, Ян Палыч?
- К свои-им... ходил... ага. В обед решил - пойду пройдусь, засветло обернусь.
- Всё в порядке?
- Хорошо, всё хорошо, Милая Мила, как у Христа на грядке... мои теперь в оградке.
В оградке хорошо, коровы не потопчут (бубнит себе под нос), хорошо в оградке...
- Смотри, Клашка, Ян Палыч идёт! Здравствуй, Ян Палыч, как здоровье?
- Здоров, Мартын-мартэн... как? Да никак... чай не твои года, чай свои, вот так,
Какое здоровье у старика? Ну а ты, Мартышка, как твои бока?
- Да нормально! Конечно, не слабо наваляли. Ну да не сломали, только пообмяли.
- Да-а... тебя, Мартын, - есть кому лечить. Ничего, Мартышка, будешь знать, с кем пить.
- Палыч, я не пью, не употребляю. За воротник не лью, на грудь не принимаю.
Я, Ян Палыч, это... поэму сочиняю. "Бытует бытие." Хочешь почитаю?
- Ты пиши, читай, Мартын, захочешь, Мартын, пляши, или пой, но не пей, стиль не твой.
Послушай старика, Мартын, удача - не джин на дне бутылки, скорее - синица, или Жар-птица.
Ты глянь, глянь, посмотри внимательно на свои руки, Мартын Кузьмич, в твоих руках та птица!
- Да какой базар, Ян Палыч! Перед Клашкой стыдно. Повёлся, как пацан. Знаешь, как обидно?
- Здравствуй, Ян Палыч, глядим с Мартышкой - гроза собирается. Как там, на кладбище?
- Здравствуй, Клаша! На кладбище душа радуется... дома душа моя... на кладбище, так-то, дети!
(Бубнит.) Хорошо на кладбище... покойно... хорошо, все наши спят спокойно... и мои, и ваши...
- Домой, Ян Палыч? Как хозяйство? Пособить где надо - говори, Ян Палыч, Мартышка дембелем
Дебелым груши околачивает, поэму сочиняет. Будем только рады...
- Да-да, знаю, дети, знаю! Спасибо за ограду, Мартын... спасибо, Клаша... пойду, пора домой.
- Давай, Ян Палыч, резко симафорь, если что!
(Ян Палыч уходя домой бубнит себе под нос задумчиво, по-доброму, по-стариковски.
Мартын и Клавдия одни.)
- Гремит, критические дни. В такие дни у бога юмор плоский, возьмёт своё - попробуй отними.

Январь 2004
Папшев

Клавдия, знаешь кто Клаудио Кардинале? Это, вообще, мужик или баба?
Слу-ушай, наверное киноактриса! Какая-нибудь "Анжелика в гневе",
Или "Анжелика и король", или теннисистка в трусах как у Курниковой.
Или без трусов. Ха, представь, Клашка, - Курникова без трусов на корте.
Бархатная революция в спорте! "Студёной водицы плесни на ягодицы".
Да, что-то не спится, няня. Ага, бывает. Как думаешь - кто-нибудь знает
Про Клаудио Кардинале? Ну интересно, всё-же тёзка твоя, или твой.
Ой, а если мужик? Какой-нибудь кардинал. Кардинал Клавдий...
Юлий Цезарь. А? Гай? А, ну да. А? Марк Аврелий? Слушай,
Откуда ты всё знаешь? Книжки читаешь, ну-да, ну-да. Понимаешь
Про что читаешь? Понимаешь? Поздравляю! Завидую! Читаю
Иногда - ни хрена не понимаю. Слушай, вот ты про морковь-сизарей
Знаешь, а про Кардинале не знаешь - мало, Клашка, читаешь,
Мало! Читай больше. Скажи, вот ещё Антоний был какой-то, это кто?
Как-как? Marcus Antonius? Не слабо. Чего-чего? Клеопатру оприходовал?
Не слабо, не слабо. Прямо как я. Чего-чего? Я без суицидального
Синдрома? Знакомо, знакомо, ну да, а при чём здесь такие слова?
Все такие умные, куда деваться! Клашка, а вот ещё - Пигмалион - что за гусь?
Не, не обойдусь. Ё-моё, то-очно! Галатея, там, и всё такое, слу-ушай,
Я вспомнил! Я слышал эту байду, ага, статуя там ожила, все дела.
Шняга прямо как в бреду, скажи, да? Царь Кипра? Не слабо.
Или скульптор с Кипра? А-а, Афродита, ну тогда конечно!
Если Афродита жизнь вдохнула, тогда понятно про скульптуру.
Клашка, а Афродита, она что за птица? Ну в смысле, чего она богиня?
Они же все там, чисто по-понятиям, поделили, типа, рынок... на зоны влияния.
Чем она заведовала? Афродита - богиня любви и красоты? Слу-ушай, скажи,
Пошлятина какая-то? Богиня любви и красоты! Плоско так, не то, что ты.
Ну ла-адно, а вот скажи, кто такая Антониони? Не Антоний, а Антониони.
Мужик а не баба? Michelangelo Antonioni? Миша-Анжела, значит... Антонов.
Знаю-знаю, Миша-Анжела - это художник такой... замшелый. Картины рисовал.
Кинорежиссёр? Забожись! А художник? Michelangelo Buonarroti?
Миша-Анжела Бунаротин, ага... значит, вот - Бунаротин и Антонов - тёзки,
Как ты и Кардинале. Не Клаудио? Клаудиа Кардинале - киноактриса?
Знаешь, но не видела ни разу? А я тут парюсь, сказала бы сразу!
Видела, только на картинке? В журнале? И что-же, ты на неё похожа?
Немножко? Глазами? Значит похожа... так мне и сказали.
Кто, кто, дед пихто, конь в пальто, вот кто. Не скажу, угадай с трёх раз.
Ну угадай, Клашка, ну чё ты? Без подсказки, угадай, всезнайка.
Ну бля, угадала! Элеонора Марковна, из библиотеки. Чики-поки,
Как в аптеке. Даже неинтересно. Да, книжку хотел взять.
"Диалектика переходного периода", Виктора Пелевина. Того не стоит?
Откуда знаешь? На контурных картах нагадала? В астралах обитаешь?
Клашка, а ты не мечтала стать актрисой? Ну как Кардиналова.
Прикинь, афиша: "Клавдия Завьялова"! Да, пожалуй,
Спать пора, погас бычок, семибалльный спит толчок,
Только с криком: "Поебать!" - слон бухой не хочет спать.
Ладно, ладно, всё, всё, сплю, сплю, спи, спи.

Январь 2004
Папшев

Сплю на плече. Дорога отдаёт частями пунктир из пункта А до пункта Б.
Учёный кот, златыми кандалами звеня, баюкает бумажных роз букет.
Гранит портового причала мечту лелеет о хромой шарманке.
На пирсе плакальщица причитая притворно, повторяет имя чайки.
Шарманщик в парусиновом бушлате, здоровый крюк вместо больной руки.
Колёса бескозырок догоняют матросы, с ветром наперегонки.
"Не заплывайте за буйки!" - билетик счастья. Мартышка навалилась на плечо:
"Мой милый буйну голову повесил! Мой милый, чё не весел? Милый, чё?
Мой милый, на Тасманию ходил под парусом, через ревущие сороковые?
В неистовых пятидесятых вахту бдил? Дозорный, очертания какие
В тумане у Летучего голландца? Вёл аккуратно вахтенный журнал?
По форме доложить! Извольте отчетаться, цаца, вы обогнули Горн? Когда вас дьявол гнал
На рифы - вы молились богу? Мой милый, отвечай как на духу!
Ты волк матёрый? Ром предпочитаешь грогу? Ты из морских сирен варил уху,
Мой милый? Щепку по волнам носило - красиво? Милый, дождалась тебя!"
И мочку уха нежно прикусила, как ты кусаешь, Клашка. С корабля
Попал на бал. Матросы пробегают, периодически, гоняясь за убором.
Му Dream, "Моя мечта", - на бескозырках. Попутного, с зелёным семафором,
Желаю всем в погоне за мечтой! Мартышка на плече, в руках шарманка.
Машу Титанику стальным крюком. Рукой здоровой поправляю банку,
Кручу шарманку. Под ногами ожил гранит, причал погнал плечом волну.
Упал, кричу: "Эй, на "Моей мечте", я за бортом вприсядку! Монетку бросьте в банку хоть одну!
Тону, пойду ко дну! Бросайте круг, спасайте! Не буду даром "Барыню" плясать!"
Штормит. Шарманка тонет. От рождения - пунктир до пункта Б на ус мотать
В обход ревущих. Добрая надежда червонцем манит, как маяк блестит.
Сплю на плече. Болтанкой укочало. Мартышка спит. Ты, Клашка, тоже спи!
Я не ходил под парусом, не бороздил лагуны. Мой путь далёк от поиска мечты.
Не боцман и не кок с пиратской шхуны. Заморских стран не ведал красоты.
Воли не знал иной, чем в чистом поле. Точёная фигура с носа корабля
Мне не нужна. Я не желаю боле другой фигуры, Клашка, чем твоя.
"Моя мечта" - мой ялик на приколе.

Май 2004
Папшев

Пале-Рояль. Свечной заводик в Бресте, и лавка керосинная под Тулой.
Стоял в калитке, вот на этом месте стрелял, сквозь ставни глухо громыхнуло.
Кармен-сюита. Дроби в барабане. Так густо напомажены те брови,
Те стоны прячут в пыльном чемодане те вены, алчущие стылой крови.
Витиеватая виньетка в будуаре, тигровые креветки в тарталетках, -
На белом, в бледных сполохах экране. Тапёр жеманнее кокетливых старлеток.
Кому нет места в сонном шарабане - того приставил к стенке парабеллум.
Тот выстрел приглушённый вы слыхали? Записку вы читали? Мелом белым,
На выцветших обоях вы писали, слагали поэтические строки?
Какие пряные, пунцовые манеры! Какие томные те ваши поволоки!
Ловя игривые, прозрачные намёки - терзают слух бряцающие шпоры.
Так дамы в пеньюарах в мир жестокий детей бросают. Корень Мандрагоры
Под виселицей вызревает к сроку, как по часам по ставням полыхнуло.
Плесните кислотой в лицо прогрессу, двенадцать в декадансе утонуло.
Ходить по скользкому пути на мессу, кривые тропы срезав на прямки
Хотели бы? Масонским ржавым креслам подобны дряхлые трухлявые пеньки.
Пригубят женщину смешливые трибады, погубят девушку седые поэтессы.
Что с ними сделал корень Мандрагоры, похожий на глумливого повесу?
Железный стук. В столыпинском вагоне метель запорошила сарафаны.
Гремят фанфары! Смотрят в след из леса те егеря, что ставят те капканы.
Те пароходы вмёрзли в берег детства, те паровозы в том усердстве рьяном -
Хитрее почтальонов, в топках тесных пылают письма, жарко кочегарам.
Лукавей божих кар галёрка в пьесе, куда Макар погнал телят колхозных.
Бодрей зелёных мух навозных дерзких, гудков задорней резких паровозных.
Забористей тюремного жаргона, нахрапистей разнузданной толпы,
Задиристей последнего патрона, окладистей джихада бороды.
Знакомые окрест, с багажной полки, - места. Моль чикнула рассудок древний.
Изволь держать ответ за гонор колкий, чревовещатель придорожных терний.
Ни зги во мгле, ни звука над туманом. Заблудшим падшим пьяным скорый суд.
И гонки паровоза с чемоданом, и акробаты на руках бегут.
И буду пуголом стоять, раскинув руки, когда надену через голову те брюки,
Когда традиция крепка, благонадёжна, та дефлорация предельно осторожна,
Та похоть рыщет, злачные места, и проповедь с листа Иисуса, нашего, Христа.
И головой с моста ныряя в прорубь увидел - в сизом небе ясный голубь!
Узрел в немых глубинах косяки трески, протухшие с мечтой о свете.
Закопана в земле, как в биотуалете - гнилая глыба нефти. В жопе у Христа
Святое логово глиста, и слово нехорошее в куплете, о! заповедные окрест места!
Гарцует конь, мерцает южный крест, луна на млечном смеет грабить встречных.
Багром фату срывает, та невеста танцует на столе перед увечным.
От скуки на все руки конокрады, луны кавалергарды, свита, свора,
Лунатики в кольце ночной блокады, запутались рогами в соснах бора.
Вросли в бетонный тазик эшафота, замкнули цепь за руки с мудаками.
В экстазе настоящего момента дышите глубже животом, боками.
Несите кремы, заряжайте мази, на тризне нам не будет больше скучно,
Нас повязали половые связи, прицельтесь в лоб, сложите пули кучно.
Луна вскрывает тихую обитель, замрите, за вихры нас треплет длань,
Трепещут акустические вихри, немой служитель пагод порет лань.
У лани лунный камушек на шее, в траншее голос слипшийся брамина,
Нам почерк мёртвый немоты страшнее, нас почта согревает у камина.
Нас растлевает разложение в массах, за нами запустение поспевает,
Находит мим забвение в сложных пассах, с успехом стенгазета поздравляет.
Мы шлейфом за эскортом лунной феи, мы грёзы, мы сочимся из печали,
Мы письма, мы так долго в пекле тлели, так сильно ссоры люльку раскачали.
Тот саван повенчали с алым сердцем, тот символ мелом белым на обоях,
Тот чемодан перешагнул границу, те вены напитали нас обоих.
На тех допросах языки молчали, вросли ногами в лавры пьедестала,
Руками поделились с палачами, запутались рогами, нас не стало.

Июль 2004
Папшев

Рдеет бархатным бутоном, злее киноэпопеи, хроники ночных притонов, флирт в последний день Помпеи.
Клоун белый Muther Fucker, клоун красный Father Devil, цирк уехал, мы остались, с нами старость, с нею деверь.
Караван уходит в небо, дом казённый, на вокзале, в камере хранил полено, спас его, когда стругали
На растопку тех, кто пылок. Краток был, немногословен, жив среди толпы курилок, за чужой спиной свободен.
Улетали косяками, за парящей над Парижем, низко, басом, с матерками: "Призывник, коси под грыжу!"
День скончался за минуту, год преставится к обеду, пахнет едкая фанера душным ароматом бреда.
В чреве скорчился Гуддини, цепи сбросил пролетарий, ветер макси, юбки мини косяками улетали.
"Воздух!" В комнату струится феромон Syringa Vulgaris. Им напиться, им умыться, в нём увязнуть, и: "Попались,
Гуттаперчевые девы!" Изворотливы тенёта, муравьиной королеве муравьиных львов охота.
Monterey такой далёкий близкий друг по переписке, век суровый, век жестокий, срочно выучить английский!
"Век мой, зверь мой", мне на плечи шуба, шапка в рукаве, окающее наречие, птица-тройка, по траве,
По росе бегут протезы, в настоящем человеке всё прекрасно, все порезы, шрамы, красят стразы веки.
Тридцать три по алфавиту, рядом "да" и "нет" по смыслу, вызовем императрицу Патрикею Правдомыслову.
Скрип качели режет вечер, эталон палаты мер: "Над Парижем! Чёт и нечет! Рвёт и мечет вам пример
Ненаглядный". Стансы Story, станций, Sorry, дальних много, Cannabis на бис по пояс, и любовь не в бровь до гроба.
И вулканы дышат жаром, и Помпеи день последний, и Брюллов с убогим скарбом, задний план с ним веселее.
Поднялась на смех потеха, в небо жареная птица, промахнулся, бил последним, нечем будет застрелиться.
Конвертируйте те глазки, пейте сок из той десницы, улетайте, улетайте юбки мини, пусть приснится
Остров Palma de Majorca, скотобойня с Pulcinella, итальянские мотивы да испанские манеры.
Патриарх ветхозаветный Noah, любитель Vinum Bacchus, до испитых вами истин обкуриться нам осталось.
Кошки в Camera Obscurus избегают незнакомцев. Вы пытались? Мы пытались днём с огнём найти питомцев
Среди призрачных проекций, среди ветхих манускриптов. Вы питались? Мы питались плотью вековых реликтов.
За ушедшими в могилу встать пора и запереться, сквозняки. Судья, на мыло, видишь - новеньким погреться
И помыться бы с дороги. Мне: "Их нет!" - а я не верю! Уходящих вижу спины. "Кто последний - хлопни дверью,
Баня стынет! Парьте веник, просьба выпороть друг друга". Кто последний - дров подкинет, если друг, а не подруга.
Если смог бандонеоном сердце защемить Piazzolla, значит тело не остынет, Buenos Aires вспыхнет снова
Лживой страстью шлюх портовых, томным Tango очарует, если друг чего подкинет - то подруга то раздует
До вселенского масштаба. Скрип качели режет вечер. К барной стойке Irish паба Tango льнёт как баба к печи.
Как собаке пятый угол вам идёт на плечи шуба, волкодав, его подруга, кот учёный рухнул с дуба
И разбил тот позвоночник. "Век мой, зверь мой", наша ноша. Рассупонилась подпруга, сбросить друга?
Друга сброшу!

Июль 2004
Папшев